Когда летит февральская позёмка, Равняя пенной свежестью пейзаж, И ветер плачет жалобно и тонко, И дальний лес, как призрачный мираж, Едва намечен тонкою полоской У края поля, словно полынья, По кипени земной, холодной, плоской, Люблю на старых лыжах бегать я. Нечаянною радостью мороза, На что природа нынче не щедра, Лечу сознанье и пускаю слёзы, Растягивая ноги «от бедра». За лето тело, обленившись, мякнет, Податливо польстившись на тепло, Лишь ум ленивый телесам поддакнет, Мол, кушайте и спите всем назло. Потом дождливо осень подпевает Сознанию, его не теребя, И лишь зима взбодрит и наверстает Всё, что из вида упустила я. Окрепнут ноги, руки станут жёстче, Быстрее мысли побегут и кровь, И профиль мой усталый станет чётче, И с соболиным блеском будет бровь, И зарумянит щёки шалый ветер, Которому я сызмальства сродни, И след моей лыжни весь путь отметит, Где мы с ним поле мерили одни. А после на печи, огнём нагретой, Сияющей горячей белизной, Я буду думать, что мой ветер где-то Кружит сейчас, несносный, не со мной…
