Скажи, монах, какие тайны уносишь ты с собой в могилу, Быть может, этим знаньям было б уменьшить скорбь мою по силам! Но он, глаза потупив долу, вздохнув, ответил с промедленьем: "Я много, милая, молился, чтоб заглушить свои сомненья, Моя душа покой искала, вот я с пороком бился, грешный, Но вижу вновь, что в мире Божьем мы все остались безутешны... Быть может, там, куда иду я, разлито счастье и блаженство, Но в этой призрачной юдоли нет, моя радость, совершенства. Одни желают денег, власти, ни в чем не знают насыщенья, Другие впроголодь проводят все дни до смерти от крещенья. Вор ходит в церковь вместе с теми, кого лишает состоянья И бьет поклоны перед Богом, чтобы избегнуть наказанья… Прелюбодей не хочет плоти унять бесцельного томленья, И похоти своей внушает, что от любви его волненье. Дитя на мать не только голос, бывает, поднимает руку, А пьяница вином латает безделье и пустую скуку. Ведь жизнь, она совсем простая, - вот небо, вот земля, вот воля, Да, каждый сам себе по силам вполне бы мог отмерить долю. И будь скромны мои желанья, я на земле обрел бы счастье... Любви просить у Бога надо, - не злата-серебра и власти! Я лишь теперь все это понял, когда уж обветшало тело, А было время молодое, моя душа грешила смело…." Он замолчал, закрылись веки, в сухой руке шуршали четки… В тот миг мои мирские мысли смиренны были, были кротки, Но лишь взревел мотор машины и монастырь остался сзади, Как снова стали лишь словами и "не убий" и "не укради"! Мы нашу веру, выйдя в люди, снимаем, вешаем на гвоздик, Так, кажется, еще не скоро наступит день, что старый постник, Предвидя, принял покаянно, - он стар, а мы еще успеем! Но тем, что нам дано с рожденья, распорядиться не умеем, И так проводим дни впустую, среди иллюзий и мельканья Событий, лиц, черствеют души, в миру не зная покаянья… Куда летим, себя не чуя, зачем далече счастья ищем, Богатства нет в наличье денег, кто нищ душой, остался нищим!
