Вновь снится мне чужая боль и крик чужой. Вот я иду чужой тропой, чужой судьбой. И вновь горит огнём душа и хлещет гнев, И пули пчёлами жужжат, и нараспев Летит-поёт, поёт-летит над полем смерть, А я совсем её не жду, мне умереть Никак нельзя, - я мщу за тех, кто пал в бою, Кто метил к чёрту на рога, теперь в раю. А мне ни рай, ни ад во сне не превозмочь, Как нить из прошлого ко мне вся эта ночь, Клубком колючим подкатясь, скребёт во тьме Мозг воспалённый и кровавит душу мне. Ведь в этом мире будет счастлив лишь дурак, Кто на костях станцует польку иль гопак, Чей разум пуст, как чёрный мрак, как чёрный дым, И он не знает, как добро нести другим. …а Бог глядит через стекло и голубок Слетает вниз, Он Дух Святой, Он одинок. Ему тревожно, как и мне, Он хочет знать, Доколе разум человечий будет спать, Доколе в войнах будут гибнуть города, Доколе будет зреть кровавая беда, И как заставить дураков объять её, Понять, что смерть придёт-споёт и в их жильё. А пепел в воздухе кружит, скрипит во рту, И стынет кровь, и мне уже невмоготу, Я из горячечного сна себя тяну, Но понимаю, что давно иду ко дну, Туда, где кости об отмщенье вопиют, Туда, где травы по-над ними косы вьют, Где рвы заполнены поленницами тел, И дьявол злобно озирает свой надел.
И знаю я, мне не уйти от этих мук, Ко мне протянуты во сне мильоны рук: Там дети, матери, там чьи-то старики, Там кровь черней, чем чёрный ил на дне реки, Она землёю этой стала и травой, Она моей бедою стала разрывной. Как пуля, в сердце эта целится беда, Мне от неё уже не скрыться никуда. Мне от неё уже не спрятаться вовек, Да и зачем? Ведь смертен каждый человек. А кто считает, что давно порос быльём Погост войны, то кровь на нём, вся кровь на нём!
