Певица пела. Голос наполняли Страдания измученной души, А пианист ей вторил на рояле, И зал старинный эхом ворожил В пресветлый день и православный праздник. Гитара, скрипки и виолончель Покой дарили, и апрель-проказник Паркета грел узорную панель,- Играло солнце в золоте одежды, И тонких рук касалось, и волос… И час был полон света и надежды, Что сам Спаситель в этот мир принёс. Потом антракт, все разбрелися было, Не суетно катилось время, но В свой колоколец Клио позвонила, Как на концертах всех заведено. Засуетилась зрителей ватага, И двери стали принимать гостей, Программок зашуршала вновь бумага, Певица здесь, зал рукоплещет ей. Поэт вошёл надушенный, суровый, Свой ярый глаз нацелил в гардероб, На нём пиджак расположился новый, Над пиджаком расположился лоб. Поэт повёл лицом, нахмурил брови, Смотря поверх голов, себя назвал … Он свой дебют пред зеркалом готовил, Предвосхищая выход в полный зал. Он никогда не приходил заране, Он, как жилец Парнаса, СНИСХОДИЛ До смертных гордо, ожидая дани, Что в виде алых роз предвосхитил. Он сел на стул, вернее, в полукресло, Подвигал телом, сжав брезгливо рот, Затем расслабил неохотно чресла И, дуя щёки, выпятил живот. Но вот поэта объявили. Томно Прикрыв глаза, он резко ими "взмыл", Повёл по залу взглядом многотонным И рот, как медный памятник, открыл. Он говорить давно не мог словами, Он изрекал каменьями из слов, Лишь складка набегала меж бровями, И был поэт властительно суров. Он помянул сначала Пастернака, Намеренно сравнив его с Христом, Поскольку Пасха началась. Однако И о себе он не забыл при том. И был в многозначительности пауз Его какой-то скрытый, тайный смысл, И нёс его поэзы ветхий парус На вечной славы воссиявший мыс. Читал поэт про бабочек, про звуки, Про клавиши, могилы и кресты, Его в пространство простирались руки, Объемля вех космических версты… Заснул фотограф на переднем кресле, Осоловел партер от мыслеформ… Остановиться невозможно, если Тебя несёт поэзы грозный шторм. Читал поэт заученно и гладко, Имел поэт с остервененьем зал. Увы, была полна его тетрадка, Которую от «а» до «я» читал. В руках певицы увядали розы, Её триумф был перекрыт с лихвой. Поэт, фактурно принимая позы, Гремел словами. Я ушла домой, Досадуя на дураков, дороги, И на себя, как худшее из зол. Парнас…Парнас…Его померкли боги И с крыльями хромающий осёл.
